Морин Фёдор Васильевич

[kadet]

Морин Фёдор Васильевич – начальник 17-й пограничной заставы 91-го Рава-Русского пограничного отряда Украинского пограничного округа войск НКВД СССР, лейтенант.
Родился 23 декабря 1917 года в селе Васьянское Московской губернии, ныне Сонковского района Тверской области в семье рабочего. Русский. Окончил десять классов Ве-превской средней школы Сонковского района в 1934 году. Трудился на Путиловском (Ки-ровском) заводе в Ленинграде.
В Пограничных войсках НКВД СССР с 1938 года. Окончил Орджоникидзевское пограничное училище в 1940 году, с февраля этого года - помощник начальника, затем начальник 17-й пограничной заставы 91-го Рава-Русского пограничного отряда Украинского пограничного округа. В боях Великой Отечественной войны с 22 июня 1941 года.
22 июня 1941 года начальник 17-й пограничной заставы лейтенант Ф.В. Морин принял на себя первый удар противника в Рава-Русском укреплённом районе Львовской области. Отбив пять вражеских атак, оставшиеся в живых пограничники поднялись из око-пов навстречу атакующим танкам, забрасывая их гранатами. Все пограничники заставы погибли в этом бою, до конца выполнив свой воинский долг.
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 8 мая 1965 года за мужество и героизм, проявленные в боях с немецко-фашистскими захватчиками лейтенанту Фёдору Ва-сильевичу Морину посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
Лейтенант (1940). Награждён орденом Ленина (8.05.1965, посмертно).
Приказом Председателя КГБ СССР от 3.09.1965 года именем Героя названа пограничная застава Карпатского пограничного отряда, а также - школа-интернат в городе Рава-Русская, улица в селе Шабельня Нестеровского района Львовской области. Его имя в 1967 году присвоено Сосновской средней школе, где учился Герой, на здании школы установ-лена мемориальная доска.

[kadet]

Из очерка Глеба Кузовкина «Отчизны верные сыны»

...Будто несколько сильнейших бурь и гроз обрушились одновременно на заставу лейтенанта Морина на рассвете двадцать второго июня. Змеиным укусом впилось в сердца защитников кордона страшное слово: «Война!»
Возле заставы и в её окрестностях рвались снаряды, проносились мины. Чёрными смерчами вздыбливалась земля. Взлетали вверх вырванные вместе с корнями деревья. Загорались постройки на заставе и в селе. Прямым попаданием разрушено правое крыло казармы. Сквозь грохот взрывов, гул самолётов слышалось раздирающее душу ржание лошадей из охваченной пламенем конюшни. По двору, жалобно скуля, беспомощно металась служебная овчарка. Раздавались стоны раненых бойцов.
Немецкое командование не жалело боеприпасов на артподготовку, рассчитывая морально и физически подавить бойцов первой линии обороны.
После короткого разрушительного вихря по переднему краю ринулась фашистская пехота. Густыми цепями в несколько эшелонов, почти не маскируясь, шли во весь рост вражеские автоматчики.
Казалось, невозможно устоять против такой силищи. Но, как огромный ёж в момент смертельной опасности, застава мгновенно ощетинилась штыками и дулами пулемётов, мужеством и стойкостью людей. Пограничники заняли снов места в блокгаузах и окопах.
Лейтенант Морин моментально преобразился. Никогда ещё бойцы не видели таким своего начальника. Голубые, как васильки, добродушные глаза его горели ненавистью, на лице — печать решительности. Густые брови нахмурены. Громче обычного звучал его певучий голос.
— Подать сигнал нарядам! — крикнул Морин, а сам бросился к телефону.
Тотчас в небо взлетели ракеты — условный сигнал пограничникам, находящимся в нарядах на границе: «Спешите на заставу».
— Связь с комендатурой и соседними заставами прервана, — доложил дежурный.
— Товарищ старшина, организуйте помощь раненым и следуйте во второй блокгауз. Огонь открывать по моей команде, — распорядился Морин.
Пробравшись по ходу сообщения в западный блокгауз, разгорячённый Морин бросился к пулемёту.
Бойцы знали, что их начальник слыл в комендатуре да и в отряде среди командиров одним из лучших стрелков из всех видов оружия, а в училище считался лучшим пулемётчиком. Появление командира на самом важном направлении ободрило и вдохновило пограничников.
Всё ближе и ближе подходят фашисты к заставе. Морин выжидает, подпускает их, чтобы огонь был точным и разительным. Его первая очередь из пулемёта — сигнал для всех бойцов открывать огонь.
Крепкие, мускулистые руки вцепились в рукоятки. Большие пальцы прикоснулись к холодной гашетке. Пулемёт направлен в цель.
И ему, лейтенанту Морину, и его боевым друзьям до сих пор приходилось прицеливаться и вести огонь по мишеням. То была мирная стрельба в сравнительно спокойной обстановке. За меткость попаданий командиры выставляли оценки, объявляли благодарности, награждали. Сейчас он, Морин, нажмёт на гашетку и смертоносные пули оборвут многие жизни живых людей. В мышиного цвета одежде они похожи на хищных крыс, разъярённых зверей, готовых уничтожить всё живое на своём пути.
Таких вот разъярённых, оголтелых захватчиков Морин и бойцы заставы видели на фотографиях и в кино. Теперь это было наяву. Сейчас они идут уже не по земле капитулировавших европейских стран, а по нашей земле, чтоб поработить её.
— Огонь! — громко крикнул Морин и нажал на гашетку пулемёта.
Вздрогнул и затрясся, словно от ненависти, «максим», извергая смертоносные очереди.
Застрочил пулемёт из другого блокгауза. Там оборонялось отделение сержанта Корочкина. Раздавались винтовочные залпы.
Не ожидали фашисты такого массированного губительного огня. Как скошенная трава, упали передние. Корчась, метались раненные, издавая дикие крики, посылая проклятия и ругань. Как огромный табун диких коней, чем-то сильно напуганных, фашисты бросились врассыпную. Многие повернули обратно, ища укрытия и спасения в лесу, кустарниках, канавах.
— Мы им ещё покажем! — кричал Морип, строча из «максима».
Наглая лобовая атака на заставу отбита. Многими трупами вражеских солдат усеян первый рубеж войны.
Слева и справа от заставы слышались автоматные и пулемётные очереди, откликаясь громким эхом в лесу. То бились пограничники, которых война застала в нарядах на границе.
Едкий дым догорающей конюшни, пороховые газы, скопившиеся в блокгаузе, словно рашпилем скребли носоглотку, вызывали тошноту. Слезились глаза. Было жарко и душно, хотелось вырваться отсюда на чистый воздух, выпить хотя бы глоток холодной воды, умыться.— Они сейчас снова пойдут, — сказал кто-то из бойцов.— А подмоги нет...
— Пока мы живы, они здесь не пройдут,— ответил Морин, вытирая вспотевший лоб.
Вскоре началась вторая атака. Теперь вражеские солдаты наступали осторожно, перебежками, при поддержке пулемётов и миномётов. Озлобленные первой неудачей и большими потерями, они неистовствовали в ярости, рвались вперёд.
Снова застрочили пулемёты пограничников, выкашивая новые десятки фашистских захватчиков. Но всё меньше и меньше остается защитников заставы.
Сражаются даже раненые. В разбитой части казармы погребена под развалинами аптечка. Нет медикаментов и бинтов. Индивидуальных санпакетов хватило немногим. Приходилось перевязывать раны кусками материи, оторванными от простыней и нательного белья.
Бойцы понимали, и больше других понимал Морин, что надвигается самое страшное — на исходе боеприпасы, а поддержки пока нет.
В кожухах пулемётов закипает вода. Вот-вот откажут стволы.
— Товарищ лейтенант! Немцы в тылу, окружают!.. — выпалил пробравшийся в блокгауз красноармеец с повязкой на голове.
— Только без паники, Вася! Сейчас мы ими займемся, — спокойно ответил Морин, оторвавшись от пулемёта.
Он знал, что это направление в круговой обороне, организованной им, не простреливается из амбразур блокгауза и там мало сил. Нависла большая угроза.
— Гранаты к бою! — приказал лейтенант и направился с бойцами к выходу.
Пробравшаяся лесом большая группа немецких солдат действительно пыталась атаковать с тыла. Ворвавшись во двор заставы, они бросились к казарме, стреляя на ходу.
И вдруг из окопов, как град, посыпались на них гранаты, затрещали ручной пулемёт и автоматы.
Мелькали языки пламени, раздавались оглушительные взрывы, взлетали столбы земли и дыма, каски, автоматы. С дикими криками падали и больше не поднимались гитлеровцы.
— За мной, товарищи! — раздался клич Морина, вскочившего на бруствер окопа с гранатой в руке.
Бойцы мгновенно последовали за командиром, гранатами и штыками уничтожая вражеских солдат. Схватка была скоротечной. Немногим фашистам удалось спастись бегством. Большинство пограничников не вернулось из контратаки.
Новые вражеские цепи двинулись со всех сторон, осыпая густым свинцовым дождём защитников пограничного гарнизона. Загорелась казарма. Разбит правый блокгауз. Кончились боеприпасы. Замолкли оба станковых пулемёта. А враги всё ближе и ближе, идут и ползут, наглые остервенелые, злые.
В живых осталось чуть больше десятка раненых пограничников. Что делать дальше?
Есть ли предел человеческим силам, воле и мужеству? Наверное, нет. В этом неимоверном аду, когда всё горит вокруг, когда рядом безмолвно лежат боевые друзья, с которыми ещё недавно стоял плечом к плечу, когда стонут раненые, когда окружают злобные враги, осыпал градом пуль и мин, когда краснеет воздух и плавится земля, оставшиеся в живых бойцы не думают об отступлении, тем более о сдаче в плен.
Собрав в укрытие семь уцелевших пограничников, Морин обнял и поцеловал каждого и громко сказал:
— Надеть фуражки! Пойдём в атаку по всей форме...
Зарядили последние патроны. Ещё раз обнялись и развёрнутым строем с винтовками наперевес ринулись вперёд.
Немцы, увидев поднявшихся из окопа пограничников, очевидно, решили, что они идут сдаваться в плен, перестали стрелять.
Как никогда громко прозвучал голос Морина:
— За Родину! Вперёд!
Страшен был гнев восьми богатырей в зеленых фуражках. Глаза их будто излучали обжигающие ненависть и презрение к врагу. Закопчённые, израненные, с промокшими от крови повязками, они шли с поднятыми головами в последнюю атаку, на верную смерть с высоким сознанием долга.
Открыв огонь на ходу, они потом бросились в штыки.
Не один ещё фашистский захватчик нашёл смерть от атакующих моринцев.
Две вражеские пули, как злые осы, впились в командира одновременно. Он упал. Силился подняться. Его подхватили под руки боевые друзья. Поднялся. Обвёл помутневшими глазами товарищей. Шатаясь и обливаясь кровью, шагнул вперёд. Успел ещё выстрелить из пистолета и упал замертво, широко раскинув руки, будто хотел обнять землю.
Как разъяренные шакалы, налетели фашисты на умирающих храбрецов. Уже ле-жавших без сознания бойцов били прикладами, кололи штыками, топтали ногами, расстреливали из автоматов.
Лежат неподвижно на поле боя Отчизны верные сыны — русские и украинцы, грузины и казахи, узбеки и мордвины, отдавшие самое дорогое — жизнь ради счастья людского, за свободу своей Родины. Не посрамили они чести пограничной. Их подвиг стал потом образцом для защитников Одессы и Киева, Москвы и Сталинграда, Севастополя и Ленинграда.